Вновь эта ночь, и вновь этот пронизывающий до самых костей безумный вой ветра, неистово раскачивающего в сторону ветви давно засохших деревьев, похожие на чьи-то костлявые пальцы, протянутые к своей жертве. Холодный дождь не переставал лить уже около полутора часа, и одежда давно промокла от ледяной воды насквозь. Ни одного луча солнца, ни одного проблеска надежды. Только осознание того, что где-то там, за верхушками этих скорчившихся над дорогами, полянами и впадинами коряг, есть усеянное тусклыми звёздами небо - но какое им дело до обычных смертных и их мирской суеты, и что они представляют с точки зрения вечности?...

Тёмный силуэт медленно брёл вверх по тропе на вершину холма, не обращая внимание на ветер и выглядя похожим на призрак на фоне раскачивающихся от его порывов ветвей деревьев вокруг. Плащ плотно укутывал фигуру, не выдавая её движений со стороны, а широкополая шляпа, с которой струились капли, была надвинута на глаза, которые лишь периодически тускло глядели по сторонам на расположенные по сторонам тропы каменные надгробия, заросшие сорниками и обтёсанные ветрами, обдувавшими холм со всех сторон. На некоторых из них были выгравированы целые серии титулов покойников, на других же порой даже не удавалось различить и единственное имя. Сердце человека сжалось, когда среди этих надгробий мелькнул обычный щит с гербом в виде львиной морды, краска на котором уже давно поблекла и почти стёрлась из-за повреждений и сырости от дождя. Тот был просто воткнут в землю на месте захоронения заместо надгробия, и лишь выцарапанное на нём "Б. Сталенкрейм" давало понять о личности погибшего. Но шаги не замедлились надолго. Ещё несколько минут - и вот облачённая в чёрную кожанную перчатку кисть уже постучала в массивную дверь часовни дверным молотком. Глухой звук от удара эхом раздался где-то внутри, но не последовало ни единого ответа. Только шуршание и писк мышей, испуганных барабанной дробью дождя по стеклянным витринам и раскатами грома где-то вдалеке. Впрочем, в приглашении не было особой необходимости - как оказалось, дверь просто было плотно прикрыта кем-то очень заботливым, решившим лишь поживиться вещами, а не окончательно осквернить часовню.

Дверь захлопнулась. Звуки ливня и завывающего ветра умолкли где-то за спиной. Мыши замолкли, прислушиваясь к шагам своего гостя по прогнившему дощатому полу и принюхиваясь к ворвавшемуся вслед за ним запаху. Запаху пыли, прибитой дождём, мокрой почвы и крови. Уже давно не новому в этих краях - не хватало лишь дыма от табака с порохом и запаха гниения и разложения. Каждый шаг отдавался скрипом половицы и эхом на всю пустую часовню. Да, в ней не было ничего, что могло бы привлечь мародёра, ценителя древностей или простого пастора. Но всё это не важно - среди этих поломанных скамей, покрытых слоями пыли, и досок, заколачивающих витрины изнутри и пропускающих лишь робкие лучи лунного света, тусклый взгляд визитёра искал лишь воспоминания - любой знак, за который можно было зацепиться.

- Милостью Света, вновь я здесь...

Едва слышный хрипловатый шёпот сорвался с губ человека, когда он дошёл до конца зала и преклонился перед алтарём, снимая со своей головы фетровую шляпу и кладя в неё свои перчатки. Взмокшие волосы спадали на мертвенно бледное лицо, а на шее, за растрёпанным воротником плаща, набекрень сползали бинты, обнажая края шрама от небольшой, но очень глубокой раны, которые ещё не затянулись до конца. С него всё ещё струились капли ледяной воды, которые со звоном падали на каменный постамент алтаря, нарушая молчание.

- Вопрос в том, кто ты, и для чего ты здесь. - спокойно ответил такой же тихий, но уверенный голос.
- Кто я?... - на время задумался человек. - Фэрриан Гардсон, отрок Альберика Гард...
- Не имя, Фэрриан - в нём нет всей истины. - прервал его голос. - Кто ты именно?
- Вор. Беглец. Предатель. Убийца. - с тихим презрением процедил он в ответ.
- Вор? - хмыкнул голос.
- Вор... - обречённо кивнул человек. - Тот, кто без ведома других крал всё, что могло ему понадобиться.
- Лжец. Беглец?
- Беглец. - несколько удивлённо и в то же время негодующе продолжил он. - Тот, кто бежал от других.
- Лицемер. Предатель?
- Предатель. - даже через боль чуть повышая голос, мгновенно ответил Фэрриан. - Тот, кто оставил других, когда те нуждались в нём.

Фыркнув, голос с иронией произнес:

- Да, пожалуй ты действительно предательская душонка. И, разумеется, убийца. Жалкий человечек. Действительно жалкий.

В ответ этому внутреннему голосу твердила лишь тишина. Разожжёнyое негодование сдерживалось смирением, желание ответить - осознанием того, к чему это приводило, и что именно было причиной многих бед. Голос же продолжал рассуждать:

- Предательство прежде всего по отношению к самому себе и всем тем, с кем пересекся твой путь. Жалеть о содеянном, унижая тех, кто счел тебя достойным дружбы... как смело. И как глупо.
- Дружбы... Но ради этой дружбы я предал свою семью, и в целом - весь свой род... - неуверенно произнёс он последние слова. - Кто я, если оставил своих родных, гонясь за своей целью и новыми связями?
- Тебе так нравится самобичевание, или ты просто дурак? - лениво зевнул голос, - Ты - человек. И как у любого человека, у тебя в этом мире свой путь. Не давай этой глупой меланхолии завладеть твоим рассудком. Твои родные гордились бы тем, чего ты достиг, а твои новые знакомства сделали тебя тем, кем ты являешься.
- Но... - на время замолк Фэрриан, размышляя над словами и будто цепляясь за прежние обвинения. - К чему я пришёл в итоге? Я иду по этому пути, даже не зная его до конца, и веду людей, что погибают ради него же...
- Ты сам ответил на свой вопрос, - ответил голос. - Ты ещё не пришёл ко своему итогу, а потому нельзя прекращать свой путь до тех пор, пока ты веришь в свою цель и методы для её достижения. Что же до других... Они идут за тобой не против своей воли, а потому, что разделяют твой путь, и не выбрали бы иного.

Нельзя сказать, сколько времени ещё прошло, прежде чем вновь повисшее в воздухе молчание закончилось – раздумья человека длились не то минуты, не то целую вечность. Наконец он оторвал свой взгляд от какой-то неизведанной точки, в которой он находился во время размышлений, и принялся медленно, всё так же устремляясь мыслями куда-то в прошлое, надевать свои перчатки и немного обсохшую широкополую шляпу.

Вспышка молнии вновь ослепила взгляд.

Перед глазами возникли образы из прошлого. Ветхие стены продуваемой ветрами часовни уступили своё место небольшой комнате, в чьём полумраке мягким светом горело лишь несколько свечей. Перед обрамлённым тёмной древесиной окном, за которым шёл ливень, барабанивший по стёклам, стояла застеленная кровать и письменный стол, а вдоль стены стояло несколько книжных шкафов. Фэрриан всё так же сидел на полу, преклонив одно колено, и перебирал лежащие перед ним вещи. Старый потрёпаный плащ с капюшоном, в который была осторожно завёрнута казавшаяся такой тяжёлой рапира, несколько свитков с какими-то зарисовками карт и заметками, выписанными из раскрытых книг и карт, несколько монет…

- Вор… - тихо шептал он себе, но в то же время продолжал. – Мне нет прощения, я не поступил бы иначе. Это был единственный путь, который я избрал, и одна из множества жертв, что я принёс, следуя ему.

Тени прошлого иссякли, когда он встал и начал идти к массивным дверям старой часовни, отсчитывая каждый свой шаг. В голове всё так же мелькали мысли. Но сразу же ещё одна вспышка застелила взор ярким светом.

Вот уже человек, облачённый в старый плащ и скрывавший под ним оружие, которым он был опоясан, тихо и верно ступал по тщательно отполированному паркету при свете догоравшей в руке свечи, стараясь не издавать ни одного звука и прислушиваясь к каждому шороху. Дойдя до лестницы и осторожно преодолев её, по памяти угадывая каждую скрипучую ступень, он спустился на первый этаж. Несколько дверных проёмов, комнат, окутанных мраком… Наконец, он дошёл до окна и открыл его раму. В пару движений он перекинул на улицу, под дождь, свои немногочисленные вещи, а вскоре перелез и сам и, прежде чем закрыть окно за собой, оставил на подоконнике письмо, написанное пару часов назад:

- Беглец… - задумчиво произнёс он последнее слово, и тут же спокойно ответил. – Мне нет прощения, я не поступил бы иначе. Не суть в том, от какой судьбы я бежал - важно то, к какой я стремился.

Он стоял в дверях часовни и собирался выходить наружу, под гнев бушующих стихий. Они будто предостерегали и не хотели выпускать его, стремились всячески задержать и переубедить его. Вместе с порывом холодного ветра, пробирающего до костей, снова вспыхнула молния, и снова - воспоминания.

На небе не было видно ни одной звезды - и в этом была заслуга не того часа, когда ночь уже почти готова уступить место дню, а огненный солнечный обруч готов подняться из-за далёкого горизонта, а той ненастной погоды и тех непроглядных туч, заслонивших небо и изливающихся на землю холодными дождями. Фэрриан поднялся в полный рост и отряхнул свою одежду, выбравшись через давно известную лазейку за ограду поместья. Медленно шагая вдоль изгороди и кутаясь в плащ, пытаясь бороться со свирепыми ветрами, юноша тоскливо провожал взглядом ветхие и обшарпанные стены поместья в пару этажей, в котором он родился и провёл всю свою жизнь. Его мысли разрывали его на части - обретённая свобода была омрачена тоской по дому, но больше всего его сердце терзало чувство вины. Фэрриан знал, что его семейство само планировало покинуть эти опасные земли ради лучшей и спокойной жизни, и сам в то же время, даже преследуя свой долг, свой путь, оставлял его в ненадёжные руки злодейки-судьбы. Решив не размышлять, он развернул перед собой свиток, на котором был сделан набросок карты южного Лордерона и Азерота, и двинулся прочь, едва не срываясь на бег.

- Предатель... - презрительно процедил он сквозь зубы. - Мне нет прощения... Но рано или поздно это случилось бы. Не уйди я сам, то пришлось бы уйти вслед за другими. Вслед за своей нелепой предсказанной судьбой...

Ещё долгое время он медленно шёл по тропе, провожая взглядом старые надгробия, обступившие её с обеих сторон. Каждый короткий шаг эхом отдавался в памяти и освежал воспоминания о каждом новом событии в его жизни, которых было предостаточно: долгое пешее путешествие до полуразрушенного Стромгарда, где он надеялся увидеть последний оплот и твердыню прежнего Альянса Лордерона, но узрел лишь полуразрушенный город, терзаемый уличными беспорядками и массовыми стычками, которые устраивали мародёры, пировавшие на останках прежнего величия и славы; мольбы, которые он возносил командирам тамошних войск, но которые были поглощены схватками и наотрез отказывались как направить свои силы для поддержки на запад, так и просто принять едва окрепшего юнца, который хотел помочь им всеми способами; послание с просьбой о подкреплении, одно из тысячи таких же, с которым его отправили на юг, как единственного человека со свободными руками, посулив пару монет по прибытию в Штормград; несколько месяцев ещё более тяжёлого путешествия на юг, за которые он практически забыл о своей прежней жизни и уже привык ночевать в изредка попадавшихся по дороге ветхих трактирах, а порой - просто свернувшись калачом и закутавшись в плащ, лежа с подветренной стороны придорожной коряги или булыжника; встреча с вороным конём близ засады на всё той же дороге, который мчался ему навстречу и неистово пытался стряхнуть с себя уже погибшего, нашпигованного стрелами всадника, оказавшегося таким же гонцом, и при котором было лишь несколько бесполезных писем; попытки успокоить и примириться со скакуном, который в итоге стал единственным спутником юноши в путешествии, и был прозван Штормом как за его буйный нрав, так и в память о городе, куда они оба держали путь; наконец, прибытие в столицу южного королевства, долгое восхищение её величием, и в скором же времени разочарование проблемами, в которых погрязла и она; долгие месяцы мучительных ожиданий и томления, попыток продержаться на плаву и заработать на жизнь; инцидент, в который его затянуло, но в котором он познакомился с теми, кто в итоге внёс свою лепту в его судьбу; наконец, эйфория, когда он обрёл свой долг и свою веру, ощущение, что он навсегда будет счастлив и уже никогда не вернётся в прошлое...

Но главная ценность, и в то же время главная проблема памяти заключается в том, что это лишь воспоминания о тех людях, вещах и событиях, которые уже никогда не вернуть. Перед ним же тем временем было будущее, которое не собиралось ждать и привыкло просто оставлять тех, кто не поспевает за ним, на обочине жизни.

- Мне нет прощения. Я не поступил бы иначе. - в последний раз прошептал человек. - Таков мой путь. А шаги... Не важно, быстрые ли они, медленные, рискованные или же выверенные. Важно то, в каком направлении.

Солнце неторопливо и размеренно поднималось где-то на востоке, над белокаменными стенами и башнями ещё спящего чутким сном Штормграда. Улицы были совершенно пусты, и лишь ветер гулял по ним, срывая ветхие листы с объявлениями со столбов и развевая синие знамёна с гербами королевства. Первые робкие лучи солнца осторожно пробирались в комнату через чуть отдёрнутые занавески, чтобы попасть на подоконник, упасть с него на пол и, пробежав по его исцарапанным и стёртым половицам, взобраться на расправленную постель. Фэрриан, лежавший на ней с распростёртыми руками и смотревший в потолок, уже не спал, а потому лишь немного отклонил голову, когда его утренний гость начал слепить его прямо в глаза. Он вспоминал свой сон.

В начале была лишь тьма. Из памяти до него доносились лишь смутные отголоски прошлого - чьё-то тяжёлое дыхание, тихое перешёптывание и одновременные возгласы в полный голос, многочисленные шаги, сопровождавшиеся звоном металлических доспехов, эхом разносившимся в каменных залах и коридорах... Временное промедление, какие-то переговоры - и вот, наконец, ко владельцу пришли и другие чувства в виде зрения и осязания. Перед глазами, слезящимися от обжигающих потоков воздуха, поднимающимися снизу, возникла массивная цепь, протянутая меж двумя обрывами, которые на несколько километров возвышались над бурлящим жерлом огромного вулкана. В то время как вокруг царила беспросветная тьма, будто готовящаяся принять каждого неосторожного гостя в свои вязкие объятья, испещрявшие её потоки раскалённой магмы ослепляли практически при одном только взгляде на них.

Рывок вперёд, закрыв глаза и не глядя вниз, отбросив все страхи... Кажется, часть уже позади. Наконец, подошва сапога коснулась твёрдой поверхности скалы, глухой звон массивной раскачивающейся цепи на время стих - но вновь началось движение, и вот уже следующий ринулся вперёд в самоубийственной попытке преодолеть обрыв. Благодаря какому-то небесному провидению, охранявшему всех даже здесь, под мрачными каменными небосводами чёрной горы, в течение нескольких минут все отряды сумели перебраться на другую сторону, не потеряв ни одного человека в огненном жерле. Кажется, первый шаг совершён, и первый страх позади - окружающий мир уже не так страшен. Но если бы человека мог погубить лишь булыжник или падение вниз...

Выстроившись колонной, несколько отрядов медленно и осторожно ступали по прямым коридорам, вырубленным в скальной породе, которые резко разворачивались за углом и устремлялись вниз в виде грубо обтёсанных лестниц. Ритмичное громыхание лат уверенно марширующих латников с щитами, тихий шорох медленно бредущих за ними стрелков, постукивание о каменный пол чьих-то посохов...

Щелчок.

Растяжка, задетая чьим-то сапогом, мгновенно запустила механизм, и коридоры начал медленно заполнять плотный и едкий газ. Где-то в рядах начали слышаться испуганные перешёптывания, сдавленный кашель - но всё это мгновенно оборвал крик, приказывавший ещё быстрее идти вперёд. Ещё один поворот, ещё одна лестница - и вот впереди уже обширный зал, занятый множеством людей в пурпурных робах. Какие-то перепалки, разговоры о цели вторжения, ритуале, древнем боге... К бесам всё это.

- Первая шеренга, вперёд, оборона по периметру! - выпалили его собственные уста, когда из-под одеяний культистов начали блестеть заточенные клинки, а их руки поднялись в странных магических жестах. - Вторая шеренга, вслед за ними, ружья наизготовку!

В голове со скоростью вспышек молнии возникали, метались в стороны и пропадали беспокойные мысли. Не отрывая глаз от сцены, на которой разворачивалось это представление, Фэрриан спешно готовился к выстрелу, попутно оценивая каждую деталь - план зала, построение солдат, плотность рядов, вероятность прорыва... Через пару мгновений до человека донёсся чей-то выкрик, лязг стали, глухой удар... Едва обернувшись, он увидел стремительно бегущую на него фигуру в капюшоне, которая, преодолев стоявших на фланге пехотинцев, ринулась прямо на него, пригнувшись и занеся для атаки клинки, сверкающие от вспышек заклинаний где-то вдали. Сердце на время замерло, чтобы через секунду начать биться с неистовой силой - стрелок, ведомый своими рефлексами, мгновенно выставил перед собой приклад мушкета, в который тут же вонзился один из вражеских кинжалов, и наклонился, чтобы освободившейся рукой выхватить кортик с пояса в обратном обхвате.

Резкий выпад на опережение...

Раздался сдавленный крик. Рука почувствовала нахлынувшее тепло - нечто горячее и вязкое выплеснулось на него, в то время как он, стиснув зубы, смотрел исподлобья на эльфийку перед ним, уже занёсшей второй клинок для удара в горло. Всё ещё полный ненависти горящий взгляд из-под капюшона на время замер и сменился выражением мучительной боли и отчаяния. Её рука дёрнулась в последней попытке выполнить начатое до конца и убить свою цель - но, едва придя в себя, Фэрриан провернул лезвие в животе своей убийцы, причиняя ей ещё более нестерпимую боль вплоть до потери сознания от шока и медленной смерти в луже крови. Второй шаг пройден - впереди ещё больше намного более серьёзных сражений, но человеческая смерть уже не так страшна.

Но не было времени оборачиваться, отвлекаться даже на смерти союзников, не говоря уже про врагов - впереди, на этом поле боя, развернувшимся в четырёх каменных стенах, всё ещё пылала ожесточённая схватка, и он, даже не будучи в ней хоть сколько-нибудь занятой в сражении фигурой, должен был тщательно следить за ходом битвы, подобно шахматисту, и, как истинный шахматист, видеть как всю доску, так и чувствовать каждую фигуру, каждый её ход и последствия, которыми он мог бы обернуться. На фоне всего этого гремел гротескный оркестр из боевых кличей солдат, выкриков и стонов раненных и умирающих, лязга стали, ружейных выстрелов и магических вспышек, который не затихал ни на секунду и стремился перебить себя самого. Ещё пара мгновений, огненный дождь, разверзнувшийся прямо под потолком зала... Кажется, бой утих вместе с последним огненным всполохом и предсмертным вздохом павшего врага. Но этот бой не был даже настоящим началом - истинный ад, через который предстояло пройти, скрылся намного глубже, вниз по запутанным лестницам и переплётам, через хаотичные коридоры и туннели, в самые недра Чёрной Горы.

Всё, что было после, с трудом можно было выдернуть из памяти и объяснить словами. Всё объясняли лишь чувства и отдельные слова - напряжение, беспокойство, дьявольская жара, кромешная тьма, огненные вспышки... Из потёмок памяти вырывались, вспыхивали зловещим пламенем и вновь исчезали во мраке ужасающие существа, о которых прежде было даже трудно подумать - у одних из них было по несколько пар когтистых лап или острых клешней, другие же вовсе обходились без конечностей и были больше похожи на ожившие каменные глыбы и всполохи лавы. Каждая из них, не испытывая даже какого-то подобия страха или предосторожности, бросалась прямо на ряды вторженцев и разбрасывала их в стороны, рвала и терзала, не обращая внимания на клинки, стрелы и магию, до тех пор, пока её не удавалось повалить на землю или хотя бы прогнать.

Наконец, посреди всего этого начали возникать в начале знакомые голоса, а затем образы и лица. Кууро... Тот, кого когда-то можно было назвать другом. Тот, кто раньше был плечом к плечу с другими. Теперь же он был врагом - более ненавистным, чем все другие, из-за своего падения. Не реагируя ни на крики тех, кто стремился остановить его, ни на тихие молитвы, Фэрриан бросался вперёд, полностью отдавая своё тело в распоряжение возмущения, гнева и ненависти, во вспышке которых его не мог удержать ни один промах, ни одно уклонение - его клинок, едва не плавясь стекая по эфесу едкими каплями раскалённого жидкого металла от температуры, с жаром рассекал воздух в серии размашистых рубящих ударов, и тут же устремлялся острием вперёд из всевозможных нижних и средних стоек. К сожалению, благодаря силе древнего бога, которая переполняла его и давала возможности сражаться вместе с помутнением рассудка - массивный силуэт дренея никак не реагировал ни на один из выпадов, напоминая недвижимую статую, и постоянно пытался отбросить человека в сторону с помощью своего колдовства, что ему, в конце концов, и удалось - равно как и скрыться за полученное время.

Но не было времени останавливаться и бросать вслед проклятия. Нужно было двигаться дальше, не останавливаясь ни на шаг - и теперь даже мифические порождения огненных недр были не так страшны, чем те звери, которые терзали Фэрриана изнутри, разрывали его на части и гнали вперёд, за тем, кого он звал другом, вплоть до самого конца.

До самого конца...

Он стоял на полусогнутых и ломящихся от перенесённой боли и усталости коленях, до боли в пальцах стискивая занесённый меч в своих руках и глядя вниз, перед собой, замершим от смешавшихся воедино чувств взглядом. Кажется, всё затихло, и не было слышно даже ни единого глухого эха за спиной - но его сердце билось в несколько раз сильней, чем в какой-либо битве, даже при том, что он был безмолвен и недвижим.

- Что я наделал... - тихо шептал он сам себе.

На низком алтаре перед ним, покрытом копотью и сажей, без сознания лежало неизвестное дренейское дитя, связанное множеством пут, и Нарнаа со всё ещё зажатым в руке ритуальным кинжалом, из-под которой по покрытым пеплом камням медленно растекалась кровавая лужа. Тот, кого он час назад был готов уничтожить, склонился над ними и что-то тихо повторял, пытаясь спасти и привести их в чувства.

Меч со звоном упал на камни. Он медленно обернулся, когда на то место, на котором он стоял, начали собираться окружающие люди, и усталыми шагами побрёл куда-то в сторону, взглядом пытаясь найти того человека, которого он и без этого едва не потерял за эту ночь. Боль, усталость, разочарование - всё это уже не имело значения, когда его начинало всё сильнее и сильнее терзать чувство вины за то, что он едва не совершил и за то, о чём он едва не забыл в своих порывах. Найдя среди этого скопления Анну, он прижал её к себе и закрыл глаза, стремясь забыться, равно как и забыть весь этот кошмар. Кошмар, в котором он сам едва не стал вершителем одного из главных ужасов.

Светало. На торговой площади уже начинали открываться всевозможные лавки, зазывалы приглашали всех оценить и приобрести их товары, а мальчишки с листовками рассекали толпу, скандируя очередные заголовки новостей и объявлений. Но ничего из этого не могло потревожить мыслей молодого человека - медленно поднявшись с постели и дойдя до окна, он раздвинул в стороны занавески и начал задумчиво смотреть на мостовую, поправляя свои волосы. Как много он успел уничтожить за эту короткую жизнь, и на что всё ещё готов был посягнуть из-за своего долга и личных убеждений? Более чем достаточно. Как много он успел тем временем создать или хотя бы сохранить? Ответ на этот вопрос было найти намного труднее. Тот путь, который он избрал, успел значительно измениться, как и он сам - над всеми светлыми порывами и стремлениями брало верх горькое осознание серой действительности, все чувства вроде любви и сострадания были оттеснены холодной ненавистью, жестокостью и целеустремлённостью. Тот путь, по которому он шёл, отклонился в сторону - или же его уводили туда его собственные шаги. Так или иначе, продолжаться это больше не могло.